Песн. П. 2:1. Как бы подчеркивая свою принадлежность к девственной природе, невеста сравнивает себя с полевым цветком, точнее, с двумя полевыми цветками: нарциссом и лилией. Впрочем, значение еврейского хабашелет, переведенного на русский язык как «нарцисс» и встречающегося только здесь и в Ис. 35:1, точно неизвестно; в других переводах этот загадочный цветок назван «розой», «тюльпаном». Сароном, или Шароном, как полагают, назывался плодородный прибрежный район Израиля, тянувшийся от Кесарии до Иоппии (современная Яффа); упоминается в 1-Пар. 27:29; Ис. 33:9 и в других местах.
Песн. П. 2:2. Невеста сравнивает себя с полевыми цветами, в частности, с лилией, из скромности, но найденный ею образ жених «подхватывает» и применяет к ней как образ ее превосходства над всеми другими девицами: она среди них, что лилия между тернами, восклицает он.
Песн. П. 2:3-6. А он для нее, что яблонь между лесными деревьями, столь же необычен, вожделен, ароматен! Метафоры в стихах 3-4 отражают четыре аспекта романтической любви, которые для всякой женщины немаловажны. Возлюбленная любит сидеть в тени яблони, с которой сравнивает своего возлюбленного. Это образ защиты, характерный не только для Библии, но и для древневосточной литературы в целом. Много потрудившаяся под палящим солнцем, возлюбленная приходит отдохнуть под сень («в тени») возлюбленного, он – ее «укрытие» от зла и бед.
Это также образ привлекательной для нее близости с возлюбленным, а вкушение сладких плодов яблони – аллегория радости, которую доставляют ей его ласки. В англ. переводах Библии стих 3 заканчивается словами «на мой вкус». Для древневосточного менталитета понятие «вкусить» ассоциировалось с понятием близкого познания на опыте (сравните с Пс. 33:9 «Вкусите, и увидите, как благ Господь!»). Итак, это чувство защищенности, радость близости и близкое познание.
А четвертым аспектом романтической любви, ценимым женщиной, является готовность ее жениха (мужа) любить ее явно для окружающих. Соответствующую метафору находим в стихе 4. Это любовь, которая уподобляется знамени, реющему над невестой. Словно знамя, развевающееся над войском, оно видно отовсюду, и оно тоже символ ее защищенности.
Возлюбленный ввел ее в дом радости и любовных утех (в дом пира). И вот она настолько изнемогает от любви (2:5 сравните с 5:8) – образ любовного изнеможения был весьма распространен в ближневосточной поэзии – что нуждается в освежении и подкреплении пищей – яблоками и вином (не совсем точный перевод на русский язык: тут не «вино», а нечто вроде ягодной или яблочной пастилы). Всем своим существом возлюбленная находится во власти его любви; об этом образно говорится в стихе 6.
2. ЗАКЛИНАНИЕ (2:7)
Песн. П. 2:7. Это своеобразное заклинание трижды повторяется в книге (здесь, в 3:5 и в 8:4). Тут обращение к «дщерям Иерусалимским» служит завершением одного раздела и началом другого. Смысл его в том, чтобы не торопить (передано как «не будить» и «не тревожить») любви (а не возлюбленной, как в русском тексте); впрочем, та же мысль заключена в просьбе «не будить» преждевременно чувств возлюбленной, терпеливо ожидая естественного развития чувства милостью Божией.
Именно естественность и красота любви, да и той, в которой она зарождается, подчеркивается образами серн и ланей, известных своей грациозностью и прелестью – ими и заклинает других женщин невеста не воспламенять искусственно и до времени – не только в ней, но и в себе, – чувства любви. Да будет это предоставлено Богу!
3. ЛЮБОВЬ И ГИМН ПРИРОДЕ (2:8-17)
Если в предыдущем разделе упоминается царский чертог, то здесь действие (условно говоря) полностью переносится на лоно природы. Вероятно, упоминаются места, откуда родом невеста (может быть, земля Ливана, раскинувшаяся на север от Израиля; 4:8,15). Чувство влюбленных, влекущее их друг к другу, постоянно нарастает.
Песн. П. 2:8-9. Вот жених приближается к дому своей возлюбленной. Невеста говорит о нем аллегориями, передающими его силу, необычайную живость и привлекательность.
Песн. П. 2:10-13. Тут изумительное по своим тонкости и лиризму описание палестинской весны, начинающейся после зимнего сезона дождей. Соломон зовет возлюбленную насладиться вместе с ним всеми признаками ее пробуждения: благоуханием цветов, пением птиц, видом распускающихся почек на фиговых деревьях и зацветшей виноградной лозы. Весна, знаменующая обновление природы, знаменует и обновление, естественное усиление чувства в женихе и невесте.
Заметим, что для богословов, видящих в Песне Песней аллегорию любви Бога к Израилю, эти стихи – Его приглашение Своему народу насладиться весной, даруемой Им.
Песн. П. 2:14. Слова жениха. Образность его обращения к невесте основана на том, что в условиях дикой природы голубям (и «голубицам») свойственно селиться в расщелинах скал, которые они покидают неохотно. Жених жаждет уединения с возлюбленной, которая скрывается от него как бы под кровом утеса. Он хочет видеть лице ее и слышать голос ее.
Песн. П. 2:15. Здесь, по-видимому, слова невесты. Причем некоторые полагают, что она, вспоминая о днях, когда братья заставляли ее стеречь виноградники (1:5), говорит словами из песни, которую пели работавшие в виноградинках, но ей они служат поэтическим иносказанием: невесту заботят теперь не столько реальные виноградники и лисы, портящие их, сколько ее отношения с возлюбленным. Зловредные «лисицы и лисенята» – вероятная аллегория каких-то проблем, могущих возникнуть между ними.
Так что слова из песни она, возможно, обращает к возлюбленному, призывая его взять инициативу в разрешении этих проблем на себя: «ловить», или «отлавливать» (может быть, правильнее читать не ловите, а «лови») «лисиц», грозящих нанести урон их любви. Приведем несколько строк (касающихся этого места) из работы Крейго Гликмана, в которой он предлагает свой анализ Песни Песней, рассматривая ее как «песнь для влюбленных» (работа его так и называется).
Он пишет: «лисы представляют здесь препятствия разного рода, которые приходится преодолевать на своем пути влюбленным всех веков, и смущающие их искушения. Может быть, это «лисы» безудержных желаний, вбивающих клин в отношения любящих. Или «лисы» подозрительности и ревности, ослабляющие узы любви. А, может быть, это «лисы» себялюбия и гордыни, мешающие признаться в своей ошибке. На протяжении веков портили они «виноградники любви», и конца их «подрывной работе» не предвидится».
Песн. П. 2:16-17. Начиная со стиха 16 и далее – ответное на призыв жениха (стихи 10-14) стремление к нему невесты. Она говорит, что принадлежит… ему, как он ей. Он пасет (свои стада) между лилиями. Образность этой фразы (стих 16), по-видимому, свидетельствует об условности пасторального фона, на котором разыгрываются сцены любви, как и об условности пастушеского облика жениха.
Весьма по-разному толкуется стих 17. Одни видят здесь призыв к жениху возвратиться с гор, которые разделили его с невестой (причем делались попытки установить, о каких именно горах идет речь), либо читают в этом стихе предчувствие невестой предстоящей ей разлуки с любимым (видя в этом случае непосредственную связь стиха 17 со стихами следующей главы), другие же «слышат» в нем нечто иное – на основании иных нюансов перевода.
В частности, переводчиками Библии на английский язык, работавшими в разное время, первая часть этого стиха передавалась не вполне так, как по-русски, а именно: «Доколе не забрезжит день и не скроются (ночные) тени». В свете такого перевода вторая часть стиха читалась рядом толкователей как призыв к возлюбленному возвратиться, чтобы, подобно молодому оленю или серне, отдыхать «доколе не забрезжит день», на расселинах гор (тут видели образный намек на груди возлюбленной).
Песн. П. 2:1. Как бы подчеркивая свою принадлежность к девственной природе, невеста сравнивает себя с полевым цветком, точнее, с двумя полевыми цветками: нарциссом и лилией. Впрочем, значение еврейского хабашелет, переведенного на русский язык как «нарцисс» и встречающегося только здесь и в Ис. 35:1, точно неизвестно; в других переводах этот загадочный цветок назван «розой», «тюльпаном». Сароном, или Шароном, как полагают, назывался плодородный прибрежный район Израиля, тянувшийся от Кесарии до Иоппии (современная Яффа); упоминается в 1-Пар. 27:29; Ис. 33:9 и в других местах.
Песн. П. 2:2. Невеста сравнивает себя с полевыми цветами, в частности, с лилией, из скромности, но найденный ею образ жених «подхватывает» и применяет к ней как образ ее превосходства над всеми другими девицами: она среди них, что лилия между тернами, восклицает он.
Песн. П. 2:3-6. А он для нее, что яблонь между лесными деревьями, столь же необычен, вожделен, ароматен! Метафоры в стихах 3-4 отражают четыре аспекта романтической любви, которые для всякой женщины немаловажны. Возлюбленная любит сидеть в тени яблони, с которой сравнивает своего возлюбленного. Это образ защиты, характерный не только для Библии, но и для древневосточной литературы в целом. Много потрудившаяся под палящим солнцем, возлюбленная приходит отдохнуть под сень («в тени») возлюбленного, он – ее «укрытие» от зла и бед.
Это также образ привлекательной для нее близости с возлюбленным, а вкушение сладких плодов яблони – аллегория радости, которую доставляют ей его ласки. В англ. переводах Библии стих 3 заканчивается словами «на мой вкус». Для древневосточного менталитета понятие «вкусить» ассоциировалось с понятием близкого познания на опыте (сравните с Пс. 33:9 «Вкусите, и увидите, как благ Господь!»). Итак, это чувство защищенности, радость близости и близкое познание.
А четвертым аспектом романтической любви, ценимым женщиной, является готовность ее жениха (мужа) любить ее явно для окружающих. Соответствующую метафору находим в стихе 4. Это любовь, которая уподобляется знамени, реющему над невестой. Словно знамя, развевающееся над войском, оно видно отовсюду, и оно тоже символ ее защищенности.
Возлюбленный ввел ее в дом радости и любовных утех (в дом пира). И вот она настолько изнемогает от любви (2:5 сравните с 5:8) – образ любовного изнеможения был весьма распространен в ближневосточной поэзии – что нуждается в освежении и подкреплении пищей – яблоками и вином (не совсем точный перевод на русский язык: тут не «вино», а нечто вроде ягодной или яблочной пастилы). Всем своим существом возлюбленная находится во власти его любви; об этом образно говорится в стихе 6.
2. ЗАКЛИНАНИЕ (2:7)
Песн. П. 2:7. Это своеобразное заклинание трижды повторяется в книге (здесь, в 3:5 и в 8:4). Тут обращение к «дщерям Иерусалимским» служит завершением одного раздела и началом другого. Смысл его в том, чтобы не торопить (передано как «не будить» и «не тревожить») любви (а не возлюбленной, как в русском тексте); впрочем, та же мысль заключена в просьбе «не будить» преждевременно чувств возлюбленной, терпеливо ожидая естественного развития чувства милостью Божией.
Именно естественность и красота любви, да и той, в которой она зарождается, подчеркивается образами серн и ланей, известных своей грациозностью и прелестью – ими и заклинает других женщин невеста не воспламенять искусственно и до времени – не только в ней, но и в себе, – чувства любви. Да будет это предоставлено Богу!
3. ЛЮБОВЬ И ГИМН ПРИРОДЕ (2:8-17)
Если в предыдущем разделе упоминается царский чертог, то здесь действие (условно говоря) полностью переносится на лоно природы. Вероятно, упоминаются места, откуда родом невеста (может быть, земля Ливана, раскинувшаяся на север от Израиля; 4:8,15). Чувство влюбленных, влекущее их друг к другу, постоянно нарастает.
Песн. П. 2:8-9. Вот жених приближается к дому своей возлюбленной. Невеста говорит о нем аллегориями, передающими его силу, необычайную живость и привлекательность.
Песн. П. 2:10-13. Тут изумительное по своим тонкости и лиризму описание палестинской весны, начинающейся после зимнего сезона дождей. Соломон зовет возлюбленную насладиться вместе с ним всеми признаками ее пробуждения: благоуханием цветов, пением птиц, видом распускающихся почек на фиговых деревьях и зацветшей виноградной лозы. Весна, знаменующая обновление природы, знаменует и обновление, естественное усиление чувства в женихе и невесте.
Заметим, что для богословов, видящих в Песне Песней аллегорию любви Бога к Израилю, эти стихи – Его приглашение Своему народу насладиться весной, даруемой Им.
Песн. П. 2:14. Слова жениха. Образность его обращения к невесте основана на том, что в условиях дикой природы голубям (и «голубицам») свойственно селиться в расщелинах скал, которые они покидают неохотно. Жених жаждет уединения с возлюбленной, которая скрывается от него как бы под кровом утеса. Он хочет видеть лице ее и слышать голос ее.
Песн. П. 2:15. Здесь, по-видимому, слова невесты. Причем некоторые полагают, что она, вспоминая о днях, когда братья заставляли ее стеречь виноградники (1:5), говорит словами из песни, которую пели работавшие в виноградинках, но ей они служат поэтическим иносказанием: невесту заботят теперь не столько реальные виноградники и лисы, портящие их, сколько ее отношения с возлюбленным. Зловредные «лисицы и лисенята» – вероятная аллегория каких-то проблем, могущих возникнуть между ними.
Так что слова из песни она, возможно, обращает к возлюбленному, призывая его взять инициативу в разрешении этих проблем на себя: «ловить», или «отлавливать» (может быть, правильнее читать не ловите, а «лови») «лисиц», грозящих нанести урон их любви. Приведем несколько строк (касающихся этого места) из работы Крейго Гликмана, в которой он предлагает свой анализ Песни Песней, рассматривая ее как «песнь для влюбленных» (работа его так и называется).
Он пишет: «лисы представляют здесь препятствия разного рода, которые приходится преодолевать на своем пути влюбленным всех веков, и смущающие их искушения. Может быть, это «лисы» безудержных желаний, вбивающих клин в отношения любящих. Или «лисы» подозрительности и ревности, ослабляющие узы любви. А, может быть, это «лисы» себялюбия и гордыни, мешающие признаться в своей ошибке. На протяжении веков портили они «виноградники любви», и конца их «подрывной работе» не предвидится».
Песн. П. 2:16-17. Начиная со стиха 16 и далее – ответное на призыв жениха (стихи 10-14) стремление к нему невесты. Она говорит, что принадлежит… ему, как он ей. Он пасет (свои стада) между лилиями. Образность этой фразы (стих 16), по-видимому, свидетельствует об условности пасторального фона, на котором разыгрываются сцены любви, как и об условности пастушеского облика жениха.
Весьма по-разному толкуется стих 17. Одни видят здесь призыв к жениху возвратиться с гор, которые разделили его с невестой (причем делались попытки установить, о каких именно горах идет речь), либо читают в этом стихе предчувствие невестой предстоящей ей разлуки с любимым (видя в этом случае непосредственную связь стиха 17 со стихами следующей главы), другие же «слышат» в нем нечто иное – на основании иных нюансов перевода.
В частности, переводчиками Библии на английский язык, работавшими в разное время, первая часть этого стиха передавалась не вполне так, как по-русски, а именно: «Доколе не забрезжит день и не скроются (ночные) тени». В свете такого перевода вторая часть стиха читалась рядом толкователей как призыв к возлюбленному возвратиться, чтобы, подобно молодому оленю или серне, отдыхать «доколе не забрезжит день», на расселинах гор (тут видели образный намек на груди возлюбленной).