Прилагательное риторический соотносится с двумя видами оборотов речи. Оно может обозначать либо способ убеждения, с помощью которого письменная или устная речь оказывает влияние на читателей или слушателей, либо характерные приемы или обороты, используемые в текстовом материале. В данной статье внимание уделяется характерным приемам, используемым в библейском тексте. Здесь не ставится цель дать исчерпывающий анализ, а лишь делается попытка обрисовать основные черты библейской риторики с приведением достаточного количества примеров для иллюстрации этих приемов.

Связность и полнота. Самый простой из риторических приемов заключается в придании тексту связности и полноты. Выдержавшая испытание временем формулировка Аристотеля, что композицию можно считать цельной и законченной, если в ней есть четко различимые начало, середина и конец, служит лучшим, пожалуй, из всех существующих определений. Предпочтение библейскими авторами кратких элементов речи несомненно, но появляющиеся в результате миникомпозиции демонстрируют внутреннее побуждение придать рассказу в целом формальные элементы начала и конца.

История Каина, например, начинается с появления персонажа на сцене и рассказа о его рождении и заканчивается на завершающей ноте («И пошел Каин от лица Господня; и поселился в земле Нод» [Бытие 4:16]). История с продажей права первородства (Бытие 25:29-34) начинается с краткого варианта темы «жили-были» («и сварил Иаков кушанье») и заканчивается словами, как Исав «ел, и пил, и встал, и пошел», с комментарием автора («и пренебрег Исав первородство». Более широкомасштабная история Руфи начинается с определения временных и географических рамок («в те дни, когда управляли судьи») и заканчивается родословием. Здесь мы видим стремление к полноте и законченности – как в случае, когда картину помещают в рамку.

Если обратиться к лирическим поэмам Библии, мы увидим то же самое стремление обозначить начало, середину и конец. В Псалтири практически каждый псалом начинается со строки или стиха, в которых заявляется его тема: «Господи! кто может пребывать в жилище Твоем?» (Псалтирь 14:1). И практически каждый псалом заканчивается обобщенным, почти самостоятельным заявлением, придающим размышлению ноту завершенности: «Поступающий так не поколеблется во век» (Псалтирь 14:5). «Блажен муж», – провозглашает поэт, приступая к изображению портрета благочестивого человека (Псалтирь 1:1). А закончив портрет, поэт выносит окончательное суждение относительно двух путей, представленных в поэме: «Ибо знает Господь путь праведных, а путь нечестивых погибнет» (Псалтирь 1:6).

Нечто подобное мы видим и в новозаветных посланиях. Они начинаются в формальной манере с приветствий, за которыми обычно следуют выражения благодарности. Затем автор приступает к обсуждению вопроса, послужившего поводом для написания послания. Послания не просто заканчиваются, они достигают кульминационной ноты завершения с приветствиями и благословениями в конце: «Благодать Господа (нашего) Иисуса Христа, и любовь Бога (Отца), и общение Святого Духа со всеми вами» (2-е Коринфянам 13:13).

Связностью и полнотой отличается и Библия в целом. В ее первых двух главах, как и в двух последних, изображается мир, в котором нет зла. Райский сад, показанный в Бытие 2, вновь появляется в последней главе Откровения (Откровение 22:2). Ореол нового творения в первых главах Библии сочетается с аналогичным ореолом, окружающим новое небо и новую землю в последних главах. Образ сада, в который были помещены два совершенных человека, достигает наивысшего выражения в святом городе, в котором обретают вечную жизнь сонмы искупленных. Между этими началом и концом располагается история падшего человечества.

Элементы обрамления. В самой очевидной форме стремление к связности проявляется в композиционном обрамлении. Несколько псалмов, например, начинаются и заканчиваются одной и той же строкой (Псалтирь 8; 102; 105; 112; 117; 134). Вариантом этого принципа служат псалмы, начинающиеся и заканчивающиеся одними и теми же образами. Псалтирь 1, например, начинается и заканчивается образом пути или стези. Псалтирь 138 начинается и заканчивается образом Бога, Которому известны пути автора.

В аналогичной манере начинаются и заканчиваются многие ветхозаветные исторические рассказы. В рассказе о страннике, например, об Аврааме, обычная схема заключается в том, что история начинается с прихода в какую-то страну («сошел Аврам в Египет», Бытие 12:10) и заканчивается его уходом оттуда («поднялся Аврам из Египта», Бытие 13:1). В хрониках ветхозаветных царей большее значение придается временному фактору, а не географическому: «Двенадцати лет был Манассия, когда воцарился... И почил Манассия с отцами своими, и похоронили его в доме его» (2-я Паралипоменон 33:1,20).

Такой риторический прием в обиходной речи иногда называют «обрамлением». Специальный латинский термин – inclusio. Исаия обрамляет целый раздел своего пророчества почти идентичной фразеологией, связанной со словами «тьма» и «горе» (Исаия 5:30; 8:22). Женщина в Песни песней начинает и заканчивает размышление о своем возлюбленном, сравнивая его с серной и молодым оленем (Песни Песней 2:9,17). Применительно к целой книге стремление к композиционному обрамлению принимает форму «кольцеобразной композиции», в которой материал располагается концентрическими «кругами» вокруг стержня в центре. В Песни песней, например, картина бракосочетания четы помещена в середине. Книга начинается и заканчивается образами любовной лирики. Между центром и обрамляющими его кругами расположены песни романтической любви.

Параллельная конструкция, в которой вторая половина построена в обратном порядке по сравнению с первой, называется хиазмом от греческого слова, означающего расположение в виде буквы «хи». Даже если допустить, что многие хиазматические конструкции в Библии, на которые ссылаются исследователи, представляют собой скорее плод воображения этих самых исследователей, а не реальность, действительно присутствующую в тексте, все равно можно считать несомненным, что библейские авторы знали о существовании хиазма как риторического оборота и пользовались им. В Исаия 6:10, например, представлен такой последовательный ряд: «сердце – уши – очи – очи – уши – сердце». Амос 5:4-6 начинается и заканчивается повелением взыскать Господа и жить, а между этими рамками мы видим ряд, состоящий из Вефиля – Галгала – Вирсавии – Галгала – Вефиля. Есть и более изощренные хиазматические конструкции, требующие внимательного прочтения для их обнаружения: в К Римлянам 11:33-35 приведен ряд, состоящий из богатства – премудрости – ведения – непостижимой судьбы – неисследимых путей – ума – советника – воздаяния.

Тема и вариации. Немногие композиционные принципы встречаются чаще, чем тема и ее вариации. Тема композиции – это объединяющий ее смысл, то есть идея, образ, ситуация, эмоция. Вариации – это конкретные пути разработки и развития темы. Риторический принцип темы и ее вариаций возлагает на автора и читателя двойную задачу – определить суть, объединяющую всю композицию, и соотнести все ее части с этим объединяющим началом. В построенной таким образом композиции выражается освященный веками принцип, согласно которому в каждой части должно присутствовать то же, что в других частях, и должно присутствовать в каждой части целое.

Наиболее ясными примерами композиции, построенной на определенной теме и ее вариациях, служат лирические произведения. Псалтирь 22, например, основывается на теме ухода пастыря за овцами в течение дня; вариации выражаются в конкретных делах, составляющих общую картину. Псалтирь 120 – одна из «песней восхождения»; его основная тема – способность Бога защитить путника, и в поэме перечисляется все, что делает Бог для защиты жизни паломника. В Псалтирь 103 представлены вариации на тему Божьего обеспечения природы и посредством природы (см. ПРОВИДЕНИЕ).

В большинстве разъяснительных прозаических частей тоже выражается очевидная приверженность принципу темы и ее вариаций. В 1-е Коринфянам 13 неустанно повторяется тема превосходства христианской жизни и, следовательно, необходимости любви в ней. В блаженствах Иисуса рисуется многогранный портрет идеального ученика. В речи Иисуса об избавлении от забот и тревог (От Матфея 6:25-34) представлена широкая картина, до какой степени тщетной и ненадежной может быть жизнь христианина, если он заботится о пище и одежде. В десяти заповедях даются конкретные ответы на вопросы, какой жизни Бог ожидает от Своего народа.

Рассказы строятся на предпосылке движения конфликта к разрешению. Но принцип темы и ее вариаций выражается даже в библейских рассказах. Аристотель первым установил литературный принцип, согласно которому читатель должен видеть, как каждый эпизод, включенный в рассказ автором, соотносится с повествованием в целом. Поэтому и рассказы в определенном смысле строятся на принципе темы и вариаций. Отдельные эпизоды истории Иосифа способствуют раскрытию темы Божьего провидения в жизни образцового персонажа. Каждая деталь истории Руфи дополняет портрет героини, находящейся в поисках дома и семьи.

Повторы. Значение повторов в Библии признается всеми. Примеров повторов множество. Например, в библейских рассказах авторы часто возвращаются к уже использованным формулировкам или образам. Так, в Книге Бытие часто встречаются выражения «вот родословие» и «потомство твое», не давая нам забывать, что это книга начал. Хроникеры ветхозаветных царей постоянно повторяют формулировки типа: «В пятнадцатый год Амасии, сына Иоасова, царя Иудейского, воцарился Иеровоам, сын Иоасов, царь Израильский, в Самарии, и царствовал сорок один год» (4-я Царств 14:23). Или: «И почил Иеровоам с отцами своими, с царями Израильскими. И воцарился Захария, сын его, вместо него» (4-я Царств 14:29).

Не все повторы в Библии сопровождаются такими ясными формулировками. В Книге Судей показан следующий цикл: народ отходит от Божьих заповедей и впадает в идолопоклонство; Бог отдает народ в руки угнетателей; народ кается и взывает к Богу о помощи; Бог воздвигает избавителя. В Книге Деяний есть свой повторяющийся цикл, тоже развивающийся по восходящей спирали: христианские лидеры проповедуют Евангелие; Бог совершает через них великие дела; слушатели обращаются и присоединяются к церкви; противники начинают гонения на христианских лидеров; Бог вмешивается для избавления лидеров или защиты церкви.

Повторы еще более очевидны в библейской поэзии. Самый яркий пример – антифон в Псалтирь 135. В некоторых псалмах повторяются определенные слова; Псалтирь 118 строится на ряде синонимов слова «закон»: откровения, повеления, заповеди, уставы. Или же в псалме могут повторяться слова в начале строф (Псалтирь 35:6,8,11). Как вариант слова повторяются в конце строф (Псалтирь 41:6,12 и Псалтирь 42:5; Псалтирь 45:8,12; 48:13, 21).

Повторы встречаются и в прозе. Классическими примерами повтора слов и формулировок для придания силы и выразительности прозаическому отрывку служат отдельные части Нагорной проповеди Иисуса, панегирик любви в 1-е Коринфянам 13 и перечень героев веры в К Евреям 11. В этом отношении полезно знать, что характерный полемический прием у евреев заключался не в приведении ряда логических аргументов, ведущих к определенному выводу, а в повторе одной и той же мысли, дабы в конечном счете убедить в обоснованности данного аргумента. Множество подобного рода примеров мы видим в Книге Екклесиаста, например, размышление о бессмысленности жизненного цикла (Екклесиаст 1:4-11) или поэма на тему о том, что «всему свое время» (Екклесиаст 3:1-8).

Повторы в Библии нередко связываются с числовыми комбинациями. Псалтирь 28 начинается с тройного вознесения хвалы Богу (Псалтирь 28:1-2), а основная часть псалма состоит из семи элементов с перечислением дел Бога бури, каждый из которых начинается со слов «глас Господа» в качестве субъекта действия (Псалтирь 28:3-9). Значение тройного повтора хорошо видно из фольклорной литературы и из Библии (см. ТРИ). Схема семикратного повтора характерна для Книги Откровение. В литературе мудрости авторы тоже пользуются повторами в сочетании с мнемоническими приемами, связанными с числами (Пр. 30:15–16, 18–20, 21–31).

Двоичные образы. Хорошо известно также, что в человеческом воображении и в жизни неизменно присутствует двоичное мышление, и Библия свидетельствует об истинности этого (см. ДВА). Многие понятия существуют попарно. Есть две основные категории двоичных образов. В диалектической риторике парные понятия противоположны друг другу и находятся в состоянии противоборства. Учитывая значение, которое в Библии придается ценностным категориям, эти противоположности встречаются в ней постоянно и играют первостепенную роль в определении смысла ее содержания – добро и зло, свет и тьма, Бог и сатана, герой и злодей, до Обращения и после, жизнь и смерть, здоровье и болезнь, мудрость и безрассудство. Редкий отрывок в Библии обходится без одной или нескольких таких антитетических пар.

Но парные понятия существуют также в риторике взаимодополнения. Здесь два понятия могут весьма отличаться друг от друга, но они сосуществуют в гармоничном сочетании и придают друг другу большую цельность. Примеры легко приходят на ум – Бог и люди, мужчина и женщина, родитель и ребенок, хозяин и слуга, человек и община, земля и небо, земная жизнь и загробная, сад и город (природа и цивилизация), молодость и старость. Трудно представить себе библейский отрывок, в котором не было бы таких взаимодополняющих пар. Из двоичности образов следует важный богословский вывод – Бог создал множество взаимодополняющих парных понятий, но в падшем мире всегда существует возможность превращения этих пар в антитетические.

В конкретных рассказах или книгах Библии двоичные образы иногда играют весьма важную роль. В истории Иосифа, например, мы видим две одежды, символизирующие благоволение (одежда Иосифа, полученная от отца, и одежда, полученная от фараона); два случая, когда противники Иосифа использовали его одежду для обмана; два сна, в которых семья Иосифа поклонилась ему; два сна фараона, которые были истолкованы Иосифом, и два посещения Иосифа братьями в Египте. Парные образы встречаются и в Евангелии от Матфея. В заповедях блаженств благословение сочетается с мотивировкой, начинающейся со слова «ибо» (От Матфея 5:3-12). В той же речи Иисус располагает парами следующие понятия: соль и свет в качестве метафорической характеристики идеального ученика (От Матфея 5:13-14); пища и одежда как вещи, о которых человек не должен заботиться (От Матфея 6:25-31); птицы и лилии как свидетельства Божьей провиденциальной заботы (От Матфея 6:26-30); псы и свиньи как животные, от которых ценные вещи следует держать подальше (От Матфея 7:6); тесные и широкие врата (От Матфея 7:13-14); камень и песок как основания для дома (От Матфея 7:24-27).

Гармония. От взаимодополняющих пар всего один короткий шаг до представления о гармонии, глубоко коренящегося в мышлении и воображении библейских авторов. Основополагающий принцип здесь заключается в том, что первый член пары неполон, пока его не уравновесит второй. Самый всеобъемлющий пример в этом плане касается взаимосвязи между Ветхим и Новым Заветами. Ветхий Завет предвосхищает и предваряет Новый Завет, который исполняет то, о чем говорит Ветхий. Для полного понимания Нового Завета требуется знание ветхозаветных обетований и пророчеств. Без исполнения в Новом Завете этих обетований и пророчеств Ветхий Завет оставался бы неполным и незавершенным.

Есть и более частные примеры гармонии. Когда мы готовы к появлению элементов гармонизации, столкнувшись с одной частью знакомого библейского уравнения, мы инстинктивно ожидаем другой его части. В псалмах жалобы, например, после выразительного описания отчаянной ситуации, в которой оказался поэт, мы заранее предвкушаем радостный поворот – заявление автора об уповании на Бога и клятву возносить Ему хвалу, – который уравновесит горестные стенания в первой части. Познакомившись с посланиями Павла, мы интуитивно готовимся к поворотному пункту, когда Павел перейдет от изложения учения к его применению, от богословских вопросов к нравственным. Матфей скомпоновал свое Евангелие из отдельных уравновешивающих друг друга разделов с повествовательным содержанием и изложением учения. Аналогичным образом поступил Иоанн, расположив попарно события в жизни Иисуса и Его развернутые речи, основанные на каком-то аспекте этих событий (напр., чудо насыщения пяти тысяч связывается с речью, в которой Иисус представлен хлебом жизни). В ветхозаветных пророческих книгах мы ожидаем, что после ужасных обличений и предсказаний горя на последнем этапе (или в промежутках между ними) пророк покажет видение грядущего восстановления Божьего благословения и благоволения.

Самая известная форма гармонизации в Библии выражается в поэтическом параллелизме, к которому прибегают библейские поэты и авторы. Независимо от конкретного вида параллелизма (синонимический, антитетический, нарастающий), основополагающий принцип заключается в том, что одна строка дополняется следующей или следующими: «Господь сил с нами, / Бог Иакова заступник наш»; «Ибо знает Господь путь праведных, / а путь нечестивых погибнет». Простота такого типа гармонизации не умаляет значения использования его в Библии: эта форма поэтического библейского параллелизма встречается как в пророческих книгах и литературе мудрости, так и в речах Иисуса.

Параллелизм в библейской поэзии отмечен риторикой гармонии, но то же самое относится к повествовательным частям, хотя и не в столь очевидной форме. Основополагающая динамика повествования сводится к развитию сюжета, в котором конфликтная ситуация в конце концов получает разрешение и приходит к завершению. Соответственно читатель или слушатель испытывает катарсис (эмоциональную разрядку) по мере того, как напряжение ослабевает и устанавливается равновесие. Учитывая, что рассказы обычно заканчиваются выражением идеальной справедливости (наградой положительных персонажей и наказанием отрицательных), катарсис носит как эмоциональный, так и нравственный характер, поскольку читатель приходит к выводу, что нравственный порядок мироздания движется в сторону добра.

Риторика ниспровержения. Библия представляет собой сверхъестественное откровение. Поэтому в ней выражается более широкий и разнообразный спектр понятий по сравнению с теми, которые способны выработать разум или воображение человека. По многим вопросам Библия бросает вызов мудрости и образу жизни человека в общепринятом понимании. Это отчасти происходит посредством риторического приема ниспровержения, подрывающего общепринятую систему мышления и оценочных категорий.

Например, одним из основных библейских (особенно новозаветных) риторических приемов служит парадокс. Первые становятся последними, а последние первыми (От Матфея 19:30; 20:16). Унижающий себя возвышается, а возвышающий себя унижается (От Матфея 23:12; От Луки 14:11; 18:14). Теряющие душу свою сберегают ее (От Матфея 10:39; 16:25). Когда человек немощен, тогда он силен (2-е Коринфянам 12:10). Не имеющие ничего верующие обладают всем (2-е Коринфянам 6:10). Общая черта всех этих парадоксов заключается в том, что они опровергают нормы, по которым живут люди в мире.

То же самое делают образы неожиданного поворота и перестановки понятий. Бог избрал немощное мира, чтобы посрамить сильных, и немудрое мира, чтобы посрамить мудрых в мире (1-е Коринфянам 1:18-31). Рассказы о том, как младший ребенок «ненормально» возвышается над старшим, настолько распространены в Ветхом Завете, что становятся нормой. Иисус рассказывает притчи, в которых богач и нищий меняются местами в загробной жизни, в которых помощь раненому приходит из совершенно неожиданного источника и в которых фарисей возвращается домой из храма осужденным, а мытарь оправданным Богом.

Приемом ниспровержения служит также пародия (где изображаются уже известные литературные образы, но с обратным эффектом). Например, похвальба, выражающая уверенность в себе воина, становится в Библии способом прославления Бога, потому что только Он обладает достаточной силой. Вооружение героя было одним из основных моментов в эпической литературе – свидетельством его человеческой способности одержать победу собственными силами, однако в Псалтирь 17:33-36 героя вооружает Бог. Вместо героя в Библии иногда прославляется антигерой – человек, которому недостает уверенности и ловкости героя в обычном понимании. Мастером пародии проявляет себя пророк Амос – например, в потрясающей перефразировке на противоположное священнического призыва к поклонению: «Идите в Вефиль – и грешите, в Галгал – и умножайте преступления» (Амос 4:4).

Риторика с использованием фантастических образов. Библия отличается строгим реализмом, основанным на действительных событиях, происходивших в определенных пространственно-временных исторических рамках, однако в ней есть и много фантастического. Метафора, например, в буквальном смысле не является истиной, поскольку содержит утверждение, известное нам как ложное. «Бог мой – скала моя» (Псалтирь 17:3), – заявляет псалмопевец, но мы знаем, что Бог не может быть скалой в буквальном смысле. Бог «укрыл бы меня в скинии Своей», – говорит поэт (Псалтирь 26:5), но Бог не укрывает людей в скинии. Риторика метафор и сравнений по сути своей основывается на вымысле и фантастике, это «игра воображения». Человеческий язык не расхаживает по земле (Псалтирь 72:9), это происходит лишь в воображении поэта.

Фантастические элементы выдвигаются в Библии на первый план в гиперболической риторике – образном преувеличении, вызывающем особенно яркие чувства своим очевидным неправдоподобием (см. также ИСПОЛИНСКИЕ РАЗМЕРЫ И ДЕЛА). «Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя», – говорит поэт (Псалтирь 90:7) в выразительной картине избавления на поле битвы. Или: «Попирать будешь льва и дракона» (Псалтирь 90:13). Восторженная уверенность Давида проявилась столь ярко, что он заявил, что с Богом он «поражает войско» и «восходит на стену» (Псалтирь 17:30). В гиперболической риторике выражается не буквальная или основанная на фактах, а эмоциональная истина в восторженном и приподнятом, а не буквальном духе.

Еще более явно элементы вымысла и фантастики проявляются в Апокалиптических видениях Библии. В видении Навуходоносора будущие политические царства предстают в виде истукана, состоящего из разных металлов (Даниил 2:31-45). В пророческих видениях мы сталкиваемся с такими фантастическими образами, как «животные», у которых по «шести крыл вокруг, а внутри они исполнены очей» (Откровение 4:8), две летающие женщины с крыльями как у аиста (Захария 5:9) и зверь «как лев, но у него крылья орлиные», у которого были вырваны крылья, и он «стал на ноги, как человек» (Даниил 7:4). В риторике необычности апокалиптических писаний выражается сверхъестественная и таинственная природа изображаемой реальности.

Перечисления. Излюбленным приемом библейских авторов служат перечисления (составление списков). В этом отношении не следует забывать, что в Древнем мире устная и письменная литература была средством хранения и источником информации и что культуры, основывающиеся на устном предании, всегда нуждаются в мнемонических пособиях для запоминания. Перечни служили именно таким мнемоническим средством.

Перечни принимают в Библии разные формы. Одна из них – древние родословия, кажущиеся современным читателям громоздкими и скучными, но пользовавшиеся популярностью в устных культурах того времени. По сути мы можем натолкнуться на перечисление практически в любой части Библии – это списки наставлений, касающихся устройства скинии и храма, списки людей, совершивших те или иные дела, списки колен, списки заповедей, списки составных частей, списки воинов, списки царей, списки добродетелей и пороков. Мы видим перечень человеческих дел, для которых есть свое время (Екклесиаст 3:1-8), перечень качеств, делающих человека благословенным (От Матфея 5:3-12), перечень, предвещающий «горе» фарисеям (От Матфея 23), перечень того, чего «не будет» после окончательного низвержения Вавилона (Откровение 18:21-24). В лирических поэмах мы видим перечисления привлекательных черт возлюбленных (Песнь песней), перечисления достойных хвалы дел и качеств Бога в псалмах хвалы и перечисления действий Бога для защиты верующих в других псалмах (Псалтирь 90; 120). Библейский панегирик (прославление обобщенных качеств или черт характера) тоже строится на перечислении – на тему любви в 1-е Коринфянам 13 и на тему веры в К Евреям 11.

Риторика трансцендентности. В книге, в которой невидимый духовный мир последовательно изображается существующим наряду с видимой земной сферой, авторы неизбежно прибегают к стандартным приемам для выражения мысли о трансцендентной реальности. В распоряжении библейских авторов имеется семь основных способов для изображения неба или духовных существ.

Первый из них – противопоставление. Небо – это нечто «иное» по сравнению с тем, что мы обычно чувствуем, и это различие выражается в образах потустороннего. Разумеется, противопоставление в видениях неба основывается на известных реалиях этого мира, на смешении привычного и непривычного для описания картины, отличающейся от обычной реальности. В Откровение 21 упоминается о «новом» небе, «новой» земле и «новом» Иерусалиме. У нас есть свое понимание неба, земли и Иерусалима, но прилагательное новый указывает, что небесный вариант иной. В этой же главе читаем, что «город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего; ибо слава Божия осветила его» (Откровение 21:23). Становится ясно, что это совершенно другой мир, нежели тот, в котором мы живем.

Конкретное противопоставление основывается на том, что в прошлые века называли образами сияния – образами, в которых сочетаются блеск света и твердость материала и на первом месте в списке которых стоят драгоценности. В видениях неба Книги Откровение, например, читаем о стеклянном море, светлой как кристалл реке и городе из «чистого золота, подобном чистому стеклу» (Откровение 21:18). Как нам относиться к этим образам, столь последовательно появляющимся в видениях неба? Лучшим объяснением служит то, что это изображение мира с более высоким уровнем ценности, великолепия и постоянства по сравнению с нашим циклическим растительным миром.

Для изображения трансцендентности авторы пользуются также приемом отрицания – отвержения наличия в духовном мире свойств земного мира. В таком «богословии отрицания» Бог изображается не имеющим привычных земных качеств – «нетленным» (не смертным; К Римлянам 1:23; 1-е Тимофею 1:17), «неизмеримым» (Псалтирь 146:5), «неприступным» (1-е Тимофею 6:16). В Откровение 21:4 читаем, что на небе «смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет; ибо прежнее прошло». Коротко говоря, трансцендентное может изображаться путем отрицания присутствия в нем земных качеств.

Прием отрицания при выражении мысли о трансцендентном всегда уравновешивается утверждением. При использовании земных образов для изображения Бога и неба подразумевается принцип аналогии между землей и небом. По сути, для изображения «иного» мира у нас есть только земной язык и земной опыт. Принцип аналогии просматривается практически в каждом описании. Например, небо неизменно представляется как город с воротами и лицами. В выразительной картине, нарисованной Иисусом, оно показано большим домом с множеством «обителей» (От Иоанна 14:2). Небо также регулярно изображается в виде царского двора с престолами, венцами и придворными. Видное место занимает и образ музыкальной гармонии, в котором тоже проводится аналогия между жизнью на небе и жизнью на земле.

Эта аналогия метафорична по своей сути. На определенном уровне физический образ принимает черты, относящиеся к небу. Провидец Иоанн при изображении различных небесных реалий неоднократно называет их «подобными» земным. Важно понимать, что имеется в виду соответствие или аналогия, а не буквальный смысл. Когда небо описывается как город, в физическом образе выражаются черты единства и общности, которые действительно присущи небу. Иисус сравнивает небо с величественным домом со многими обителями, потому что между домом и небом действительно существует сходство – это место Прибежища, покоя и совместной жизни. То же самое относится к образу света: некоторые черты неба (напр., его яркие украшения) действительно выглядят как свет.

В сфере образов, используемых для изображения неба, мы видим переход от прямой аналогии к символике, в которой допускаются большие вольности, нежели в аналогиях, основанных на физических образах. В аналогии подразумевается определенная степень связи с физическим образом, даже если мы учитываем возможность, что он не относится к небу в буквальном смысле. Можно считать неоспоримым, например, что небо обладает некоторыми чертами города и дома, но образы жемчужных ворот и золотых улиц, по всей видимости, являются символами.

Самым ярким примером книги, в которой автор описывает символическую реальность, служит Откровение, где прославленные верующие получают утреннюю звезду (Откровение 2:28), белый камень с написанным на нем тайным именем (Откровение 2:17) и воду из источника жизни (Откровение 21:6). В пророчестве Даниила жители небесной сферы изображены сияющими «как звезды, во веки, навсегда» (Даниил 12:3) – это символ их славы, а не буквальная картина их положения. В Откровение 14:4 искупленные на небе названы девственниками – это, без сомнения, символ чистоты их веры во Христа. В одном из многочисленных обетований Книги Откровение входящий на небо показан «столпом в храме Бога Моего» (Откровение 3:12) – это тоже символическая, а не реальная картина.

Пятый прием выражения трансцендентности заключается в отделении сверхъестественной сферы от земной реальности. Небо в буквальном смысле располагается за пределами известного нам опыта. Поэтому авторы описывают его физически и духовно далеким. Отделенность играет первостепенную роль в структуре видения – библейские авторы изображают небесную сферу как нечто представшее в воображении, а не как материальную реальность, которую можно наблюдать в этом мире. В Откровении Иоанн несколько раз пишет о том, что он «как бы» увидел или услышал (Откровение 6:1; 13:3; 19:1, 6), давая при этом понять, что увиденное располагалось на таком расстоянии, что он не мог рассмотреть четко.

При изображении неба авторы тяготеют также к определенным типам образов. К одному из таких типов относятся, как упоминалось выше, образы сияния. Другая категория состоит из концептуальных образов, выражающих абстрактные понятия, а не конкретные ощущения. Например, «правосудие и правота – основание» Божьего небесного «престола» (Псалтирь 88:15), и «дому Твоему, Господи, принадлежит святость» (Псалтирь 92:5). Сам трансцендентный Бог не только метафор