Современные люди считают понятие мудрости абстрактным, однако для древних это была живая и осязаемая реальность. Библейская мудрость – это умение жить, и библейские мудрецы описывали ее в скорее конкретных, чем концептуальных образах.
Ветхозаветные образы мудрости. Хотя в Пр. 1 – 9 есть несколько замечательных определений мудрости, наиболее известен портрет персонифицированной Премудрости в образе некоей женщины. Она смело и громко призывает людей в публичных местах города – на улице, на рынке, со стен и у городских ворот (Пр. 1:20–21). Эта женщина строит дом и приглашает людей на роскошный пир, где много пищи и вина (Пр. 9:1–12). Продолжая сравнивать мудрость с женщиной, автор Притчей призывает «сына», к которому обращается, любить ее: «Не оставляй ее... люби ее... цени ее... она прославит тебя, если ты прилепишься к ней» (Пр. 4:6–9).
Не менее впечатляет описание древнего и даже божественного происхождения мудрости. Этот мотив подчеркивается в великолепной поэме о мудрости в Иова 28. Поэма делится на три части: способность людей находить практически все, что есть на земле (Иов 28:1-11); противопоставленная этому неспособность людей найти мудрость (Иов 28:12-22); и, опять же в противопоставление ранее сказанному, способность Бога узнать, где пребывает мудрость, и логический вывод, что страх Божий – мудр (Иов 28:23-28). Панегирик мудрости в Пр. 8 утверждает божественную природу мудрости: она была подругой Бога при самом сотворении мира (Пр. 8:22–31).
В чисто количественном отношении тема мудрости всегда связана с мотивом ценности и соответствующими понятиями, такими как драгоценности и богатство. Иногда прямо утверждается высшая ценность мудрости: «приобретение ее лучше приобретения серебра, и прибыли от нее больше, нежели от золота» (Пр. 3:14); «она дороже драгоценных камней» (Пр. 3:15); «плоды мои лучше золота, и золота самого чистого, и пользы от меня больше, нежели от отборного серебра» (Пр. 8:19). В других местах ценность мудрости метафорически сравнивается с драгоценностями: это «украшение для шеи» (Пр. 3:22), «прекрасный венок для головы твоей и украшение для шеи твоей» (Пр. 1:9); «великолепный венец» (Пр. 4:9) и «драгоценная утварь» (Пр. 20:15).
Мотивы успеха и награды указывают, как выгодна мудрость в текущей жизни человека. Следует отметить, что здесь присутствует противопоставление мудрости образу безумия, которое в библейской литературе мудрости обычно описывается как губительное: безумие ведет людей к погибели (Пр. 5:23), к смерти (Пр. 14:12; 16:25), как вола на заклание (Пр. 7:22), в бездну шеола (Пр. 9:18), в западню (Екклесиаст 7:26), к терниям вместо поля (Пр. 24:31) или протекающей крыше (Екклесиаст 10:18). Эти печальные картины саморазрушения глупцов только подчеркивают образ положительной награды мудрого – такой, как «долгота дней» (Пр. 3:2), полные житницы и точила (Пр. 3:10) и «богатство и слава» (Пр. 3:16). Мудрость ведет человека к преуспеянию (Екклесиаст 10:10). Путь глупца ведет его под гору, к погибели, но мудрец всегда движется к чему-то лучшему, что выражено в притче: «Стезя праведных – как светило лучезарное, которое более и более светлеет до полного дня» (Пр. 4:18).
Есть еще один важный мотив как следствие противопоставления мудрости и безумия. Мотив двух путей, например, архетипичен для литературы мудрости (см. ПУТЬ). В Книге Притчей почти сорок притчей сравнивают поведение мудрецов и глупцов. Предполагается конфликт между этими двумя противоположностями, и роль мудрости заключается в том, чтобы защищать (Пр. 2:11), избавлять (Пр. 2:12), спасать (Пр. 2:16) и оберегать (Екклесиаст 7:12) человека от безумия и его губительного влияния.
Еще один мотив, связанный с мудростью, – это необходимость искать ее и добиваться. Нам следует здесь разграничивать пессимистическую и оптимистическую традиции внутри еврейской литературы премудрости. Автор Екклесиаста говорит о тщетности поиска мудрости чисто человеческими средствами. Делая очередную попытку, он находит лишь досаду и печаль (Екклесиаст 1:12-18) и обнаруживает, что мудрость всегда ускользает от него, так как, «сколько бы человек ни трудился в исследовании, он все-таки не постигнет этого» (Екклесиаст 8:16-17). Но Книга Притчей, которая называет отправной точкой мудрости страх Господень (Пр. 1:7), оптимистически относится к поиску мудрости, обещая, что те, кто долго ищет, «найдут познание о Боге» (Пр. 2:1–5).
Дополнительная особенность образов, связанных с мудростью, заключается в том, что мудрость должна проявляться в практических повседневных делах. В Книге Екклесиаста мудрость и ее награда принадлежат миру, где едят, пьют, работают, вступают в брак, управляют, валят лес, сажают растения и занимаются бизнесом. Книга Притчей охватывает еще больше сфер жизни, от земледелия и управления домом до профессиональной деятельности, финансов, секса и зубной боли. Мы опять наблюдаем, что библейские авторы не хотят превращать мудрость в абстрактное понятие.
Христос как Мудрость. Образ мудрости играет важную роль в новозаветном описании Иисуса. Прежде всего здесь присутствует тема персонифицированной Божьей мудрости, которая развивается в Пр. 8. Там госпожа Мудрость утверждает, что была сотворена Богом в самом начале (Пр. 8:22), была Его сотрудницей, присутствовала рядом с Богом при сотворении мира (Пр. 8:30–31). Этот мотив проходит через более позднюю иудейскую литературу мудрости, в особенности Книгу Премудрости Соломона и Книгу Сираха, а потом проявляется и в Новом Завете. В этих апокрифических книгах мудрость описана как присутствующая на стороне Бога, активный участник сотворения и живущая в Израиле (тесно связанная с законом, данным на горе Синай).
Иисус отождествляет Себя с божественной мудростью в нескольких отрывках синоптических евангелий, и эта тема развивается в четвертом евангелии и посланиях. Когда Иисус объявляет, что пришел некто «больше Соломона» (От Матфея 12:42; От Луки 11:31), Он претендует на обладание большей мудростью, чем Соломон. Но Иисус – не просто мудрый человек: говоря, что «оправдана премудрость чадами ее», Он явно имеет в виду Себя (От Матфея 11:16-19; От Луки 7:31-35). Называя Себя, наряду с пророками и апостолами, одним из мудрецов, посланных Израилю и встретивших враждебный прием (От Луки 11:49-51; От Матфея 23:34-36; см. также Пр. 9:3–6; Прем. 7:27), Он связывает Себя с Божьей премудростью. Сходный образ премудрости показан в плаче Иисуса по Иерусалиму (От Матфея 23:37-39; От Луки 13:25-30). А когда Иисус призывает усталых и отчаявшихся прийти к Нему и принять Его бремя (От Матфея 11:25-30), образ мудрости лежит на поверхности. Книга Сираха завершается словами мудрости, зовущей «ненаученных»: «Приблизьтесь ко мне... приобретайте ее [мудрость] себе... подклоните выю вашу под иго ее, и пусть душа ваша принимает учение» (Сир. 51:31–34). Иисус, в сравнении с бременем закона, называемого «человеческим преданием», предлагает «легкое» иго, которое нетрудно нести. Небесная мудрость представлена как приходящая свыше в благодарении Иисуса к Богу: «Все предано Мне Отцом Моим, и никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть» (От Матфея 11:27; От Луки 10:22). В апокрифической Книге Премудрости Соломона мудрец «объявляет себя имеющим познание о Боге и называет себя сыном Господа... называет отцом своим Бога» (Прем. 2:13–16). Судя по контексту, он отождествляет себя с божественной мудростью, ему доверены Божьи тайны и задача открыть их (Пр. 8:14–36; Прем. 2:13, 16; 4:10–15).
Во вступлении к Евангелию от Иоанна Иисус назван Словом, logos, Которое «было у Бога, и... было Бог», и активно участвовало в сотворении (От Иоанна 1:1-3). Для тех, кому знаком был образ мудрости, не могло существовать более прямого намека, а знаменитая сцена избрания мудростью Израиля из всех народов как своего места жительства перекликается со словами: «Слово стало плотию, и обитало с нами» (От Иоанна 1:14). В Сир. 24 мудрость, которая «вышла из уст Всевышнего» и искала себе место жительства среди народов, получает приказ: «Поселись в Иакове и прими наследие в Израиле» (Сир. 24:3, 9). Мудрость повинуется и поселяется «во святой скинии», «утвердилась в Сионе» (Сир. 24:11). Но Иисус, Божья мудрость во плоти, не признан «миром» и даже собственным народом, «своими» (От Иоанна 1:10-11).
Иисус как мудрость опять появляется у Павла, и этот образ связан с традицией премудрости Израиля. Называя Христа «образом Бога невидимого, рожденным прежде всякой твари» (К Колоссянам 1:15), Павел связывает с образом Христа образы Адама и мудрости. В Сир. 24:3–4 мудрость «вышла из уст Всевышнего» и обитала «на высоте», а в Прем. 7:25–26 это «чистое излияние славы Вседержителя... отблеск вечного света и чистое зеркало действия Божия и образ благости Его». Этот образ еще более красноречиво передается в К Евреям 1:2-4, где Христос – Тот, через Кого Бог «и веки сотворил. Сей, будучи сияние славы и образ ипостаси Его и держа все словом силы Своей... наследовал имя». Мотив мудрости со связанными с ним образами использовался еврейскими мудрецами и поэтами для познания внутренней природы Бога и Его вечного и могущественного Слова. В Новом Завете история и образ мудрости оказывается готовым облачением для личности Иисуса.
См. также: ГЛУПОСТЬ, КНИГА ЕККЛЕСИАСТА, КНИГА ПРИТЧЕЙ, ПРИТЧА, ПУТЬ, СОЛОМОН.