Цветы и связанные с ними образы распускания, цветения и расцвета служат иллюстрацией нескольких важных библейских тем, таких как гордость, красота, любовь, восстановление и быстротечность. Образы цветов при описании скинии и храма Соломона, а также в Песни песней в значительной степени способствуют раскрытию темы красоты и любви, тогда как образы, соотносящиеся с мотивами гордости, быстротечности и восстановления, характерны для псалмов и книг пророков.
В большинстве случаев словами «цветы», «цветение» и «расцвет» переводятся два еврейских слова и их глагольные производные. В их прямых и сопутствующих значениях выражаются яркие оттенки и ассоциативные связи, которые придавали им библейские авторы. В слове perah заложена идея о почковании, распускании, раскрытии и даже резком прорыве. В sis подразумеваются яркие и блестящие или мерцающие краски. В первом случае цветы связываются с эффектным и самопроизвольным процессом роста, а во втором – с восхитительной, искрящейся и блистающей красотой.
Наиболее часто упоминаемые конкретные цветы традиционно переводятся как «лилии» и «розы» {«нарциссы»} (на еврейском языке соответственно susan и habaselet). Однако люди, разбирающиеся в ботанике Палестины, говорят, что эти переводы, по всей видимости, неверны. Знакомая большинству читателей белая лилия (Lilium candidum) растет в отдаленных районах Израиля и никак не соответствует описаниям в библейских текстах цветка, растущего в долинах среди кустарников или на пастбищах. Роза тоже родом не из этого региона. Многие истолкователи полагают, например, что под «полевыми лилиями» подразумеваются любые яркие и привлекательные цветы, в великом множестве появлявшиеся весной в долинах, на пастбищах и на холмах в районе горы Кармил и равнины Сарон, который был широко известен своей исключительной плодородностью и красотой. Среди этих цветов могли быть лютики, анемоны, цикламены, тюльпаны, гиацинты, нарциссы, крокусы, ирисы и орхидеи. Таким образом, в ходе последующего рассмотрения этой темы названия «лилии» и «розы» могут заменять любые из этих цветов или пониматься как выражение общего понятия о цветах.
В рассказах об оформлении Моисеевой скинии (Исход 25:31-34; 37:17–20; Числа 8:4) и храма Соломона (3-я Царств 6:18,29,32,35; 7:19, 22, 24, 26, 49; см. также 2-я Паралипоменон 4:5,21) важную роль играют цветы, в первую очередь, миндаль и лилии, подтверждающие обоснованность слов о «благолепии святыни». Светильники в скинии, а затем в храме были выполнены в форме миндального дерева, а их «чашечки» (то есть сосуды с елеем и фитилем) – в виде миндальных цветков. Дополнительные миндальные цветы украшали «стебли» светильника, напоминающего художественно-декоративное произведение искусства. (Иной взгляд на светильники как на изображение едемского «дерева жизни» см. у Майерса.) Следует также напомнить о расцветшем и даже принесшем плоды миндаля жезле Аарона. Он был помещен под крышкой ковчега завета. На стенах храма Соломона, покрытых золотом и кедром, были вырезаны херувимы, пальмы, распускающиеся цветы и бутоны, а на дверях из масличных деревьев и кипарисов – распустившиеся цветы. Еще больше впечатляют столбы из меди, украшенные рисунками лилий и гранатов размером в четыре локтя (почти два метра!), и медное море, края которого были выполнены в виде расположенных в два ряда бутонов лилий. С образом цветов в определенной мере связана и храмовая музыка – некоторые псалмы должны были исполняться на музыкальном инструменте шошанним («лилии», см. вводные стихи к Псалтирь 44; 68; 79).
Учитывая, что все это строилось по небесному образцу, как сказано в К Евреям 8:5, мы имеем основания рассматривать функциональное назначение цветов не только как чисто декоративное. Не придавая какого-то особого символического или аллегорического значения использованию цветов в скинии и храме, можно, тем не менее, говорить об общем принципе, согласно которому цветочный орнамент способствовал повышению святости, а по праву ценимая красота служила отражением божественного и побуждала к благочестию. Именно такое истолкование дал Иисус в единственном новозаветном отрывке, где говорится о красоте цветов: «Посмотрите на полевые лилии, как они растут: не трудятся, ни прядут; но... и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них» (От Матфея 6:28-29; От Луки 12:27). Иисус заявил, что красота одного-единственного цветка на лугу своим великолепием превосходит все богатства Соломона и при этом цветку не надо заботиться о добывании средств, чтобы одеваться. Красота цветов многому учит о славе, которую дает Бог (благодати), и о тщетности человеческих усилий достичь ее самостоятельно.
Цветы – это также язык любви, как уверяют цветоводы, и Песнь песней, любовная поэма, действие которой происходит в саду, подтверждает эту известную истину. Чувственные свойства цветов – их краски, формы и запахи, их нежность на ощупь – вызывают ассоциации с наслаждениями физической любви и служат основанием для известного сравнения в поэме: «Я нарцисс Саронский, лилия долин!» (Песни Песней 2:1). В роли ищущего действующего лица в поэме выступает женщина, и это дает почву для аллегорического истолкования поэмы как рассказа о церкви, ищущей своего Жениха – Христа. Наиболее упоминаемые в Песни песней цветы – лилии и гранаты, а весенняя обстановка указывает, что они находятся в зените великолепия: появились цветы, наступила весна, закончилась зима, расцвели виноградные лозы (Песни Песней 2:12-13).
Символика цветов связывается как с женщиной, так и с мужчиной: она – как «лилия между тернами» (Песни Песней 2:2); «губы его – лилии, источающие текучую мирру» (Песни Песней 5:13); ее сосцы – как серны, «пасущиеся между лилиями» (Песни Песней 4:5); он идет в сад, чтобы пасти там и собирать лилии (Песни Песней 6:2-3); ее чрево – как ворох пшеницы в окружении лилий (Песни Песней 7:3). Этот сад – место любви, ибо «там, – говорит Суламита, – я окажу ласки мои тебе» (Песни Песней 7:13). Если прав Альтер, утверждающий, что ссылки в поэме на цветы, пряности, плоды и животных имеют эротический подтекст, Песнь песней, несомненно, можно считать утонченнейшей из подобного рода поэм. В ней нет ни откровенных натуралистических или животных аналогий, ни образов грубой силы, но представлен идиллический пасторальный сад, являющий собой по определению не дикое, а эстетически прекрасное место, за которым ухаживают с любовью и заботой.
Цветам внутренне присущи образы красоты и любви, но, вместе с тем, они по самой своей природе символизируют недолговечность, быстротечность и внезапный упадок после короткого периода расцвета. Жизнь отдельных цветков продолжается всего несколько дней. Потревоженные дуновением ветра или ползающими по ним насекомыми, тоненькие лепестки опадают на землю и вскоре сгнивают. Именно такая метафора используется в псалмах, в книгах пророков и в Новом Завете для изображения жизни человека, который «расцветает», как цветок или трава, на один день, а на следующий день исчезает. Тон при этом отнюдь не элегический или сочувственный, как в языческой литературе при описании кратковременности человеческой жизни. Обычным контекстом служат суд над гордецами и нечестивцами, чьи дела не могут продолжаться долго, или Божья сила в сравнении с мелкой суетой нечестивцев. С другой стороны, поскольку цветение растения представляет собой главный или наиболее славный период его развития, когда весной оно отдает все свои соки и жизненные силы, праведные тоже сравниваются с цветущим растением.
Типичный образ быстротечности человеческой жизни показан в Псалтирь 102: «Дни человека, как трава; как цвет полевой, так он цветет. Пройдет над ним ветер, и нет его» (Псалтирь 102:15-16; см. также Псалтирь 89:6; Осия 13:15). Сегодня он здесь, а завтра исчезнет, как в изображении Иовом человеческой жизни: «Как цветок, он выходит, и опадает; убегает, как тень» (Иов 14:2). Бренности человеческой жизни, естественно, противопоставляется постоянство Бога, а человеческой слабости – сила вечного Слова: «Всякая плоть – трава, и вся красота ее, как цвет полевой.... Трава засыхает, цвет увядает, а слово Бога нашего пребудет вечно» (Исаия 40:6,8; см. также 1-е Петра 1:24-25).
В книгах пророков, особенно Исаии, образы цветения используются не только для демонстрации смертности человека, но и для изображения суда над гордецами или нечестивцами. Цветы не только увядают или засыхают сами по себе, но и топчутся ногами, обращаются в прах или подрезаются: «Горе венку гордости пьяных Ефремлян, увядшему цветку красивого убранства его, который на вершине тучной долины... Вот, крепкий и сильный у Господа, как ливень с градом... как разлившееся наводнение бурных вод... повергает его на землю. Ногами попирается венок» (Исаия 28:1-3; см. также Исаия 5:24; 18:5). Проявление силы Бога для усмирения Своих врагов Наум видит в Его способности иссушать море и реки и делать увядшими и блеклыми многочисленные цветы на Кармиле и на Ливане (Наум 1:4). Гордый Навуходоносор тоже показан «благоденствующим» и процветающим в своих чертогах, пока он не увидел во сне высокое дерево, великолепие которого было видно «до краев всей земли», но которое было срублено после полученного на то повеления (Даниил 4:1,8,11). А в Иакова 1:10-11 изображен богатый человек, увядающий подобно полевому цветку, красота которого исчезает под иссушающим зноем солнца.
Но пророки не только провозглашают суд, но и предсказывают восстановление, и при этом тоже используются образы цветов. Один из примеров Божьей силы, способной превратить пустыню в сад, показан в знаменитом отрывке Исаии: «Возвеселится пустыня и сухая земля, и возрадуется страна необитаемая, и расцветет как нарцисс. Великолепно будет цвести и радоваться» (Исаия 35:1-2; см. также Исаия 27:6). Этой темы касается и Осия: «Я буду росою для Израиля; он расцветет, как лилия, и пустит корни свои, как Ливан» (Осия 14:6). В псалмах тоже воспевается праведник, расцветающий, как трава или цветок (Псалтирь 71:7,16; 91:13–15). В Книге Притчей напоминается, что праведники будут «расцветать», то есть распускаться и расти, как листва (Пр. 11:28; 14:11). Следовательно, цветок не всегда бывает символом гордости, он может также символизировать благословение. В этом положительном смысле появление почек или ростков на пне срубленного дерева служит образом надежды: «Для дерева есть надежда, что оно, если и будет срублено, снова оживет, и отрасли от него выходить не перестанут. Если и устарел в земле корень его, и пень его замер в пыли, но, лишь почуяло воду, оно дает отпрыски и пускает ветви» (Иов 14:7-9).
Как и в большинстве культур, в Библии язык цветов выполняет несколько общераспространенных или традиционных функций: символа любви, кратковременности жизни и славы святого и вечного. При всей ограниченности наших знаний о конкретных библейских цветах, мы сознаем, что библейские авторы разделяли чувство, выраженное в словах Вордсворта: «Самый скромный цветок способен вызвать очень глубокие мысли».
См. также: БРЕННОСТЬ, ВРЕМЕНА, ДЕРЕВО, ДРЕВО ЖИЗНИ, ЗАПУСТЕНИЕ, КРАСОТА, ЛЮБОВНЫЕ ИСТОРИИ, ПОЛОВЫЕ ОТНОШЕНИЯ, РАСТЕНИЯ, САД, СЛАВА, ТРАВА, ХРАМ, ЦВЕТА.
Библиография:
R. Alter, The Art of Biblical Poetry (New York: Basic Books, 1985) chap. 8;
C.Meyers, «Lampstand», ABD 4:141–143;
M.Zohary, Plants of the Bible (New York: Cambridge University Press, 1982).